Доллары за убийство Долли [Сборник] - Жорж Клотц

— Здесь живет господин Кош?

— Нет, на четвертом этаже.

— Извините, пожалуйста…

На четвертом этаже ему отворила дверь старуха.

— Господин дома? — спросил он тоном человека, задающего этот вопрос только для формы и уверенного, что в это время «господин дома»…

— Его дома нет…

Он улыбнулся:

— Скажите ему, что это я пришел… он, наверное, меня примет… Вы только назовите мою фамилию…

— Но уверяю вас, что его нет дома…

— Я думал… Как это неприятно… Вы не знаете, когда он вернется?..

Старуха подняла руки к небу:

— Я больше ничего не знаю. Вот уже четыре дня, как он уехал… Он может вернуться с минуты на минуту, а может и не вернуться.

— Видите ли, — проговорил Жавель, — мне бы очень хотелось повидаться с ним…

— Что ж, если вам так хочется, зайдите… может, он и вернется…

— Да… я подожду его немного…

Он вошел в кабинет и уселся, спрашивая себя, каким образом ему начать разговор. Но ему не пришлось ломать голову. Прислуга сама начала рассказывать, не дожидаясь вопросов:

— Да, вот уже четыре дня, как его нет. Это очень странно — обыкновенно он никогда не уезжает, не предупредив. Ему приносят письма, телеграммы, его спрашивают, и никто не знает, что сказать…

— Может быть, он поехал к родным?

— О! Наверно, нет. Его чемодан здесь… и потом он так странно уехал…

— Вы были при его отъезде?

— Нет. Когда я пришла сюда утром, то нашла неубранную постель, а его вечерний костюм — брошенным на стул… Я все вычистила, убрала. Меня это очень удивило, так как обычно он никогда не выходит раньше одиннадцати часов; вернувшись к себе завтракать, я, не знаю почему, все об этом думала, и знаете, что мне пришло в голову?.. (Надо вам сказать, что один раз он точно так же рано уехал, чтобы драться на дуэли.) Я подумала, что, может быть, и теперь…

— Неужели вы так думаете?.. Я бы об этом знал…

— Теперь и я того же мнения. Но в ту минуту меня навело на эту мысль то, что он как будто с кем-то поссорился. Ведь вы его друг и знаете, какой он аккуратный…

— Да, да, — поспешил подтвердить Жавель, — очень аккуратный…

— Между тем вся грудь его рубашки была запачкана кровью…

— Ну, и?.. — торопил страшно заинтересованный полицейский.

— Его манжета была совершенно смята, разорвана, и он потерял одну из своих запонок, знаете… которые он так любил…

— Золотые с бирюзой?

— Не знаю, как это называется.

— Такие маленькие голубые камешки… — пояснил Жавель, захлебываясь от радости.

— Да, да, они самые и есть. Так вот, петля была разорвана, и запонки не было. Вы бы так же, как и я, решили, что он поссорился, так как он был добрый малый, но…

Жавель поспешил перебить Старуху. Все, что она могла теперь еще сказать, теряло свой интерес перед этими двумя важными сообщениями: кровь на рубашке и в особенности исчезновение запонки, по описанию похожей на ту, которую нашли на месте преступления!

Но все это казалось ему таким невероятным, как будто нарочно для него подстроенным, что он захотел сам во всем убедиться. Поэтому он сказал, притворяясь удивленным:

— Вы уверены в этом?..

— Как, уверена ли? Если вы знали его запонки, посмотрите сами. Я нарочно оставила рубашку на тот случай, если он сам ничего не заметил и подумал бы, что это я ее испортила; я вам покажу ее.

Она прошла в спальню и почти сейчас же воскликнула:

— Вот так так! Этого еще недоставало! Он приходил вчера и переменил белье! Все ящики перерыты… Взгляните в корзину: вот его фланелевая рубаха; вчера еще ее тут не было…

«Черт возьми! — подумал Жавель. — Не исчезли бы после его прихода запачканная рубашка и запонка! Конечно, старуха всегда признает ту, которая у нас в руках, но это будет не так ясно и в особенности не так эффектно…»

Он последовал за нею в комнату, удивленно повторяя:

— Что вы говорите? Он вчера переменил белье здесь?..

— Да, я знаю, что говорю… Вот его фланелевая рубашка, которую он надевает только по утрам; вчера в корзине была только его фрачная рубашка с пятном крови… там… и с разорванной манжеткой вот тут… А что касается второй запонки, так вон она там… на камине… видите сами, что я не вру…

Если бы полицейскому дали в руки самый великолепный из драгоценных камней, он не принял был его с такой любовью и радостью, как эту дешевенькую вещицу. Он осматривал ее со всех сторон, гладил дрожащими пальцами, и глаза его разгорались все больше и больше, и он все больше убеждался в том, что запонка эта совершенно сходна с той, которую нашли в комнате убитого.

Итак, менее чем за сутки ему удалось, на основании клочка бумаги с несколькими бессвязными буквами, открыть тайну, казавшуюся всем непроницаемой! Пока все улики против Коша сводились к этому обрывку конверта, он не решался сформулировать свое подозрение. Но теперь никаких сомнений быть не могло. Все было совершенно ясно. Пятно на рубашке? Брызнувшая кровь! Разорванная манжетка, сломанная запонка?.. Не показывало ли все это, что старик отчаянно защищался, что была борьба, рукопашная схватка?..

Одно только оставалось странным, непонятным — это поведение Коша после открытия преступления, его спокойствие, несколько даже насмешливое, его желание увидеть вместе с комиссаром тело жертвы — его жертвы! Наконец, чем объяснить, что человек спокойный, счастливый, уважаемый разом превратился в вора и убийцу… Разве только в припадке сумасшествия… Но это уже его не касалось. Он не побоялся начать расследование на основании улики, которую все остальные считали ничего не значащей, и это привело его с необычайной быстротой к желанной цели; больше он ничего не хотел. Через час дело будет окончено, Кош будет арестован, заключен в тюрьму… если только товарищ его не выпустил… Мысль о такой возможности привела его в ужас, и, чтобы успокоить себя, он повторил:

— Это невозможно. Он не мог сделать этого!

Ему слишком хотелось получить поскорее известие о том, кого он считал уже своим пленником, чтобы продолжать еще болтать со старухой. Он посмотрел на часы и сказал:

— Я дольше ждать не могу. Я ухожу, но я вернусь…

И, произнося эти слова: «я вернусь», он невольно улыбнулся, находя особую прелесть в выражении этой мысли, такой простой и вместе с тем полной грозного значения. В прихожей он встретился с консьержкой, но не остановился. Когда он очутился на улице, было ровно половина девятого. Какой-то человек ходил взад и вперед перед домом. Завидев Жавеля, он направился к нему и спросил сквозь зубы:

— Жавель?..

— Да, — ответил тот и прибавил: — Где он теперь?

— В гостинице на углу avenue d’Orléans и бульвара Брюн… вместе с инспектором.

— Отлично. Отправляйтесь сейчас же туда и постарайтесь задержать его еще с час. В случае надобности свяжите его. Я беру ответственность на себя; не бойтесь ничего, все идет прекрасно.

Человек удалился. Жавель взял извозчика и поехал в участок успокоенный, торжествующий, потирая руки от удовольствия. Надежда на вознаграждение или повышение по службе была чужда ему. Он был полон единственно наслаждением успеха, наслаждением неиспытанным, бескорыстным, и чувством такой гордости, что не променял бы свой секрет на целое состояние.

Приехав, он встретил на лестнице приятеля-инспектора, который сказал ему:

— Поднимайся скорей. Начальник ждет тебя. Кажется, он тебе что-то расскажет.

Жавель пожал плечами и отвечал, не торопясь:

— Ладно… ладно…

Он ожидал выговора за то, что ушел, не предупредив и не спросив инструкций. Дело приняло такой оборот, что у него не было времени, да и в голову не пришло подумать об этом. Он даже ничего не имел против холодного приема: таким образом его известия произведут еще больше эффекта. Поэтому, придя в кабинет начальника, он дал ему излить весь свой гнев, не делая ни малейшего возражения.

Комиссар был тем более раздражен, что для этого дела был уже назначен следователь, которому пришлось бы передать сведения о проведенном расследовании, до смешного бедном содержанием. Он придрался к случаю сорвать свой гнев на ком-нибудь.

Это была, правда, неслыханная вещь, чтобы инспектор позволил себе так своевольничать! Кто разрешил Жавелю не являться более на службу? Он дал ему поручение, а Жавель осмелился просто ответить по телефону! А если бы он ему понадобился?.. Другие инспектора были заняты; он же рассчитывал на него, ожидал его до восьми часов. Если бы он не пропадал Бог знает где, быть может, он теперь отыскал бы верный след. Что он может на это возразить? Какое объяснение, какое извинение представит он в оправдание своего поступка?

— Можете быть уверены, — проговорил Жавель, тщательно выбирая выражения, — что только очень важные причины могли помешать мне исполнить мои обязанности, как вы того требуете. Вот эти причины: едемте со мною; через час я вам покажу убийцу с бульвара Ланн, и вам останется только арестовать его. Вы видите, что я не веселился эту ночь, а что касается вашего следа — если только он не тот же, что и мой, — он гроша ломаного не стоит.